Жизнь, смерть, человек
3 апреля 2015 г. состоялось очередное долгожданное заседание семинара «Диалог науки и религии». Долгожданное потому, что всех людей интересуют и жизнь, и смерть, и мы сами – «человеки». А рассказывать о своем видении всех этих интереснейших вещей предстояло Константину Владиленовичу Корепанову. Людей на семинаре было много: ученые, студенты. Присутствовали и священнослужители: иеромонах Арефа, приехавший из Верхотурья, и о. Алексий – настоятель храма во имя Архистратига Божия Михаила в Ревде. Говорил докладчик, в основном, о смерти. Основная мысль доклада состояла в том, что для человека смерть – это не физическое умирание, а богооставленность, отлучение от благодати Бога. После доклада состоялось оживленное, продолжительное обсуждение. Семинар, как всегда, закончился чаепитием. Очередное, последнее в этом учебном году, заседание состоится в конце мая. На нем о. Арефа расскажет о метемпсихозе и об отношении к нему христиан. Запись доклада К.В.Корепанова, прочитанного им на заседании семинара "Диалог науки и религии" Смерть – одна из наиболее сложных областей существования человека. Мы ничего о ней не знаем. Люди, которые пережили смерть, ничего о ней не рассказывают. Мы знаем, лишь некое предощущение смерти. В непосредственном опыте оно нам не дано. Можно ориентироваться в области «смерть» опираясь лишь на то, что нам открыто богословием. То, что открыто, тоже весьма не однозначно. Область смерти – область загадочная.
 Как верующие люди, мы знаем, что смерть не придумана Богом, не создана Богом. Бог не хочет говорить нам о смерти. Он хочет говорить нам о жизни, а не о смерти. Именно поэтому вопрос смерти столь сложен, особенно в аспекте соотнесения научных данных с опытом смерти. На мои запросы о смерти Интернет выдавал почти исключительно материалы о послесмертии. Авторы, которые пишут о смерти, самой смертью не интересуются. Их интересует, что будет там, после. Готовясь говорить на обозначенную в заголовке тему, я поставил себе задачи: во-первых, не увлечься бессмысленным как с точки зрения богословия, так и с точки зрения естественных наук вопросом о том, что будет после смерти, а во-вторых, в рамках соотнесения богословских и научных знаний не отдать предпочтения чисто богословскому аспекту, что выходило бы за рамки нашего семинара.
Напомню, что наш разговор о проблеме смерти начался при обсуждении вопросов биологической эволюции, с высказывания царя Соломона «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле» [Прем.1: 13-14]. Итак, Бог смерти не сотворил.
Это и есть та точка, которая дала тему данного сообщения. Вникнув во фразу «Бог смерти не сотворил», можно предположить, что все существа бессмертны. Тогда с логической неизбежностью мы должны считать, что Вселенная была сотворена мгновенно. Действительно, если не предвзято читать 1-ую и 2-ую книги Бытия, то мы не можем эту точку зрения не разделить. Впечатление такое, что только что появившиеся животные приведены к только что появившемуся Адаму, и он им нарекает имена. Подданные приведены к своему царю, чтобы он нарек им имена.
 Если же это будет читать палеонтолог, у которого уже есть научная картина появления Земли, он не сможет согласиться с ее мгновенным образованием и заселением. Буквальное прочтение Библии вступает в конфликт с научной картиной, поскольку чтение первых двух глав Библии оставляет ощущение именно мгновенности творения. Об этом же говорит вся литература – как богословская, так и художественная, все культурное наследие, посвященное этому вопросу. Везде и всегда, и в XIII в., и в XIX в. события первых глав Библии изображаются одинаково: вот, это только что вылупившийся мир, а вот уже изгнание первых людей из Рая. В Послании к римлянам святого апостола Павла читаем: «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь стенает и мучается доныне» [Рим. 8: 18-22]. Апостол пишет, что все творение пребывает в тлении, в суете, стенает и мучается из-за человека до тех пор, пока человек не получит состояние обожения.
Как понимать слова «тварь покорилась суете и тлению»? Из послания Павла ясно, что тварь покорилась суете и тлению по воле Божией, т.е. не добровольно, не по воле самого творения, но именно по воле создателя, тварь оказалась порабощенной «суете и тлению». Что же есть «суета и тление»?
Эти слова могут иметь отношение к смерти. Можно понять это так, что все животные умирают. До грехопадения они не умирали, а теперь – умирают. Но можно понять и по-другому: после грехопадения человека животные начали кушать друг друга. Из Священного Писания однозначно следует, что все творение до грехопадения вкушало траву. Есть на это совершенно определенные свидетельства: все кушали траву. Никто не кушал друг друга, все кушали траву, питались только травяной пищей.
Итак, животные кушали траву, умирали естественной смертью, и так продолжалось до тех пор, пока на земле не появился человек. Но данные палеонтологии так думать не позволяют: есть свидетельства того, что определенная часть животных и до появления человека питалась отнюдь не травой.
На этом пути согласовать данные науки с Откровением не удается. Писание говорит о «тлении». Что есть тление? Скорей всего, смерть есть частный случай тления. Например, болезнь – проявление тления. Смерть есть крайняя степень тления, когда все распадается, истлевает и завершается окончательным тлением. С другой стороны, Творец дает оценку сотворенному: «И увидел Бог все, что он создал, и вот, хорошо весьма» [Быт. 1:31]. Нет никакого недостатка, все совершенно, все в абсолютной целостности и красоте, стало быть, никакого тления нет, все творения совершенны, все творения не умирают, никакого изъятия нет, и никакой эволюции, никакой продолжительности эпох быть не может.
Эта точка зрения, на которой стоят последователи концепции моментального творения Вселенной, в частности последователи о. Даниила Сысоева. С их точки зрения, все появилось быстро, сразу, мгновенно. Это не означает, что о. Даниил не читал, скажем, Шестоднева или не знает святоотеческой традиции, которая говорит, что дни творения – это некие эпохи. Он, конечно, знает все это. Но приняв, что «хорошее весьма» творение не подвержено смерти и тлению, следует принять и то, что Вселенная появилась тотчас же: вот она появилась, вот животные, вот Адам, и где-то близко-близко произошло грехопадение. Такое логичное, точное понимание священного Писания действительно не позволяет нам говорить о продолжительности эпох творения и, тем более, о хоть какой-нибудь эволюции, каком-нибудь развитии созданных Богом родов животных.
Попробуем по-другому хоть как-то согласовать данные науки с богословием. Поставим вопрос о пределах тленности. Ведь никто из Святых Отцов специально о природе не рассуждал, рассуждали лишь постольку поскольку. Согласно святоотеческим источникам, невозможно предположить для животных отсутствие тления. Святые Отцы говорили, что животные умирали. А людей интересовала тленность человека, их интересовало, как подверженность тлению проявляется в человеке. О том, что значит «тление» в Священном Писании, размышлял богослов Святитель Афанасий. Он говорил о тлении человека в первую очередь.
Рассмотрим вопрос о пределах тленности. Почва, на которой все растет, –это есть продукт тления, в первую очередь, растительной органики. Возникает мысль: может быть, тление естественно для растений? Оно есть некий жизненный цикл, и смертность для них является естественной как определенная часть их жизненного цикла, потому что они изначально в пищу и предназначены. Т.е. процесс тления для растений не является катастрофой. Это нормальное течение их жизни. Растения растут, их едят, они бросают листья в землю, поспевшие плоды срываются и падают. По замыслу творения растения причастны к тлению, но это никого не ужасает. Мы видим, что тление в природе присутствует, что оно должно присутствовать даже в только что сотворенном мире. Сам факт наличия почвы заставляет предполагать, что все это не мгновенно появилось. Когда-то эта почва накопилась, когда-то все это проросло. Чего-то безблагодатного, чего-то греховного в самом процессе тления нет. Цветы и растения увядают, угасают так же, как угасает солнце на закате. Но никто катастрофы в этом не видит, никто с ума не сходит от того, что наблюдает закат солнца. Никто не впадает в депрессию, оттого что съедено яблоко или корова сжевала кусок травы. Святой Отец с обостренным восприятием жизни муху не убьет, комара пожалеет, но яблоко-то он съест, и траву какую-нибудь он сорвет. И это никого не удивляет. Есть люди, которые могут переживать из-за раздавленной божьей коровки или тем более из-за раздавленной кошки. Но ведь никто, увидев скошенную траву, не думает: «Безобразие! Куда мир катится!». Тленность травы воспринимается как нечто естественное.
Итак, тление растений включено в наше сознание. Мы понимаем, что ничего плохого в этом нет. Никто не выступает за сохранение жизни яблонь или за сохранение жизни травы: пусть растет, пусть цветет! Цветам так и полагается: они распустились – увяли, распустились – увяли…. Жизнь растений циклична. Даже у тех людей, у которых в каждой травинке бог, даже у буддистов, даже у даосов увядание цветов, смерть и тление растений считаются нормальными явлениями. Совсем другое – смерть животных. Это явление другого порядка, потому что с точки зрения Священного Писания изначально животные в пищу не предназначены ни при каких обстоятельствах. Получается, что животные и человек имеют почти равный бытийный статус. Если изначально человека нельзя в пищу употреблять, то и животных изначально в пищу употреблять нельзя. Равенство бытийного статуса подчеркивается еще и тем, что животное может быть местообразным в жертвоприношении. Жертва приносится за человека, от лица человека.
Сейчас мы не воспринимаем животных как братьев наших меньших, но это означает лишь неадекватность нашего восприятия. Мы ушли от зависимости от животных, от события ́ вместе с ними. Раньше собака, кот, корова, свинья, коза, дикий зверь были частью повседневного быта человека. Он разделял с ними бытие, и это, конечно, ставило человека в равные условия со зверем, с любым животным. Он общался с животными, как с равными, но при этом понимал, кто – он, а кто – животное. У нас сейчас этих нормальных, равных отношений практически не осталось. Либо люди считают животных вообще за ничто, либо видят в них существа высшего порядка. Так, например, некоторые из нас относятся к дельфинам, кошкам, отчасти, может быть, к собакам и лошадям. Даже в научных статьях иногда пишут, что организация, скажем, муравьев или дельфинов на порядок выше, чем у человека. Нередко можно прочитать: «Мы должны учиться у дельфинов (муравьев, пчел), как надо строить свою жизнь». Трезвое отношение к животным пропало.
Ощущение почти равного бытийного статуса ушло из нашего повседневного опыта. А на равный бытийный статус есть, например, такое указание: кровь животного употреблять в пищу нельзя. И запрет этот настолько же строгий, как и на пролитие крови человека. Этим запретом утверждается, что кровь у человека и у животного одна. Она едина по природе, у нее есть некая единосущная природа. В крови человека и в крови животного есть нечто, делающее их едва ли не одним целым, не просто похожими, не просто равными, а едва ли не одним целым. Именно поэтому кровь животного может быть очистительной жертвой за грех. Кропление крови очищает человека. С другой стороны, кровь животного столь же важна для мира дохристианского, как нам важна кровь Иисуса Христа. Для людей ветхозаветных кровь животных имеет ту бытийную нагрузку, что для нас кровь Иисуса Христа. Она является неким источником благодати, очистительного действия.
 Можно усмотреть, что кровь является неким бытийным маркером. Именно она определяет, что животное не есть то же самое, что неживотное. Существа, имеющие кровь, близки человеку. Они того же статуса, находятся в той же плоскости, что и человек. Они столь же важны, как и человек.
Растения крови не имеют. Поэтому они находятся в другом бытийном статусе, созданы Богом в другой день. И по этой причине тление, которое естественно для растений, на животных не распространяется. К животным применимо то, что применимо к человеку.
Повторюсь, что все сказанное есть указание на почти равный бытийный статус человека и животного.
Но все-таки животные и человек – разные существа. Их отличает не кровь, их отличает духовная природа. К человеку приложимы все описания животного. Его отличает от животного дар «дыхания жизни». Что бы мы ни понимали под этим, но именно получая дыхание жизни, человек становится причастным к иному бытию, получает иной бытийный статус, некое приращение к тому, что у него уже есть, что роднит его с животными. И тогда тление, о котором говорит апостол Павел, это не только поедание друг друга, но и смерть. Поэтому мы не можем допустить длительного созревания животных до появления человека. Приходится вновь признать мгновенное появление Вселенной.
Итак, из априорного понимания священных текстов очевидно, что для авторов Бытия и для автора Послания к римлянам, апостола Павла, животные современны человеку. Древнее дочеловеческое бытие животных, о котором говорит современная наука, исключается. Становится очевидным, что научное представление никак не совпадает с таким пониманием Библии. Пока мы думаем так, не может быть даже попытки согласовать науку и Священное Писание. Нет для этого никаких оснований. Мы должны стать последователями отца Даниила, т.е. сказать, что все эволюционные теории – это бред, всю науку – на макулатуру, наука – это бесовское изобретение, потому что понимание Библии никак с наукой не согласуется.
Но именно такой вывод является посылом, благодаря которому человек, признающий за наукой некую достоверность, отражение некой объективной картины мира, начинает размышлять над вопросами: «Правильно ли понимаем мы те слова, которые прочитали в Священном Писании? Нет ли других способов истолковать эти слова? Не извратить, а просто подумать, может, чего-то мы не увидели?».
Неправильное видение, неверное толкование случается с нами сплошь и рядом. Например, у нас есть некое представление о Боге, о Церкви, о Причастии. И вдруг мы сталкиваемся с ситуацией, когда опыт, наличествующий факт разрушает наше представление. Все не так, как мы до этого думали. Но виновата в этом не истина, виновато в этом наше неверное понимание. Наше понимание казалось нам вполне адекватным, вполне церковным, вполне правильным и грамотным. Были же мы уверены, что причащающийся человек тут же исцеляется от всех грехов. Мы причащаемся в надежде, что так оно и происходит. Проходит 7, 10, 15 лет, а грехи у нас все те же. Значит, что-то мы не так понимаем, мы не того ждем от причащения. Надо изменить наше отношение. Действительно, в Чаше тело и кровь Иисуса Христа, но что они делают для человека? Надо знакомиться с сочинениями Святых Отцов, а не уповать на брошюру, которую прочитали 15 лет назад! Все меняется. На самом деле все глубже и серьезней. И от нас требуется гораздо большее, чем мы это себе представляли.
Так же и слова первых двух глав Священного Писания мы понимаем их так, как привыкли понимать, а может быть, эти слова говорят о чем-то другом? И есть другие горизонты понимания этих слов Священного Писания? Предположим, что слова в книге Премудрости Соломона «Бог смерти не сотворил» относятся только к человеку. Почему мы решили, что эти слова относятся ко всем животным, ко всем, кто имеет кровь? Почему мы так решили? Ведь сказано же «Бог смерти не сотворил и не радуется погибели живущих» [Прем. 1:13]. Можно по-разному это понимать: может, «живущих» людей, а может, вообще всех «живущих» существ, имеющих кровь. Мы не знаем. Но давайте предположим, что речь идет не о смерти всех живых существ, а только о смерти человека. Смерть это вообще явление, доступное только человеку. Или, лучше сказать, всякому разумному, духовному существу. (Бесы и ангельские силы тоже сюда входят, но мы о них говорить не будем. Хотя это имело бы смысл, но выходит за рамки моего сегодняшнего рассуждения). Итак, смерть – явление, доступное только человеку.
Что тогда мы видим, какая картина тогда складывается у нас? Созданный Богом мир, мир Шестоднева, мир шести дней творения – мир, конечно, прекрасный, но ведь он объективно несовершенный. Он и несовершенный и незавершенный. Для завершения творения мира Адам должен был сделать то, что он должен был сделать, – исполнить заповедь. И он бы завершил творение мира. Но Бог знал, что Адам этого не сделает.
На Адама была возложена огромная тяжесть: он должен был, как человек, завершить творение мира. Он должен был покорить весь мир Богу, покорившись Ему сам. Как плоть от плоти этого мира, как вершина творения этого мира, как царь этого мира, он должен был весь мир покорить Богу. Он этого не сделал. И мир Богу не покорил, и мир Богом не наполнился! Только наполнение мира Богом, про которое говорит апостол Павел «…будет Бог все во всем» [1Кор., 15: 28], когда пред именем Иисуса преклонится «всякое колено небесных, земных и преисподних» [Филип. 2:10], тогда и завершится творение мира. И это начало восьмого дня творения. Невечерний день Царствия Христова, который еще грядет, который еще будет когда-то. А пока получается, что мир и не был завершен, не получил своего завершения, мир находится в становлении. Адам не смог прекратить это становление. Адам не смог, и это делает Христос. Он завершает творение мира. Но окончательное завершение произойдет в День Его Второго Пришествия, когда действительно «…будет Бог все во всем».
Раз мир незавершен, точка не поставлена, мир пребывает в становлении. Способность мира к становлению есть некий атрибут всего нынешнего бытия. Время есть необходимый атрибут «становимости» мира. Время для того и нужно, чтобы вся тварь оформилась, в первую очередь, в лице человека, потому что все бытие мира упирается в бытие человека, от того, как человек определит свое бытие по отношению к Богу. Нам нужна категория времени как атрибут становимости мира.
Мир не был завершен к моменту, когда на свет появляется Адам. Раз мир не был завершен, он не был Царством Божиим. Он не был миром, в котором нет смерти. Он не был миром, в котором все завершено и все совершенно. И получается, что именно в становящемся мире возможно и пребывание бесов, и органическое разложение до того времени, когда явится совершенный человек, который наполнит и приведет все в совершенство.
Мы знаем, что по естеству Адам не был бессмертным. В нем была потенция к бессмертию. Адам был потенциально бессмертным, пока в нем пребывала благодать, т.е. нетварная Божественная энергия, в которой Бог являет Себя человеку. Я встречал в томизме слово «Potentia», которое означает возможность, потенцию умереть и потенцию не умереть. Мне кажется очень интересным то, что сама по себе природа Адама не была бессмертной. Время – это некий атрибут возможностей. Когда времени не будет, не будет и никаких возможностей. Все будет реализовано.
Адам не был бессмертным по естеству, в нем была возможность умирания. Он был предупрежден в отношении возможности умирания. Он знал о том, что он может умереть. Сама потенциальная возможность умереть в органическом его естестве («…земля еси и в землю отыдеши» [Быт.3:19]) в нем присутствовала. Но раз Адам мог умереть как существо органическое, стало быть, эта же потенция была и в животных.
В отличие от животных Адаму был дан дух жизни. У первого человека появилась реальная возможность, потенция к бессмертию. В нем появилась своеобразная «разность потенциалов». Возможность умереть или не умереть зависела от его отношения к Богу.
Обратим особое внимание на то, что потенция смерти, тления, разложения имелась не только у Адама, но и у братьев его меньших – у животных, имеющих кровь. Ни одна тварь сама в себе жизни не имеет. Ни одно животное, ни человек, ни даже ангел не имеет жизни сам в себе. Ни одна тварь не является для самой себя источником жизни. Все существует только благодаря этой поддерживающей, конституирующей бытие благодати Божией. Без нее ничто живое существовать не может.
Эта особенность, эта духовная сила, эта возможность преодолеть смертность и была дана Адаму без его сознания, без его воли, без его решения. Он еще не знал об этой силе ничего, надо было утвердиться в этой силе, в этой благодати Божией, в этом бытии, свободно выбрав бытие духовное, свободно закрепив свои отношения с Богом. Человек, осознанно приняв покорность Богу, покорность благодати и волю духа как основу всей жизни творения, низвел бы таким путем Бога во все творение. Но этого он не сделал.
Итак, в самом существе Адама возможность смерти существовала. Он особый. Он отличается от животных иным бытийным статусом. Он иной, чем животные. Он духовное существо. Именно поэтому он мог бы не умирать, если бы свободно выбрал волю Духа. Отсюда напрашивается вывод: раз Адам имел потенцию смерти, животные также могли умирать. Только для них смерть не была катастрофой. Почему нас, ныне живущих людей, так напрягает естественная смерть животных? Почему она вносит ощущение несообразности? Я не говорю про насильственную смерть. Насильственная смерть, безусловно, Богом не задумана, не замыслена. А как естественная? Животное умирает от старости. Почему на нас это действует подавляюще и угнетающе?
Ответ на этот вопрос может быть таким: потому, что, пока не был создан человек, пока человек не потерял возможность не умирать, – тление и умирание были естественными для животных. Человек не исполнил того, что надо было свершить. И естественная смерть стала противоестественной, она превратилась в трагедиею.
Так всегда и бывает во времени и со временем: то, что естественно для одного состояния, со временем становится неестественным. Если, например, человек пришел в храм и нашел свое место, и это место за 20 лет его пребывания в храме никак не изменилось, значит, что-то он не так делает. С возрастом что-то должно меняться, возрастать. С возрастанием во Христе многое должно меняться. «Дабы мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения, но истинною любовью все возращали в Того, Кто есть глава Христос» [Еф. 4:14-15], – пишет апостол Павел о Церкви.
Разовьем мысль о том, что на определенном этапе умирание животных никого не возмущало, было естественным, хотя бы потому, что никто из этих животных не смотрел в глаза человека. Человека-то не было. И вдруг появляется человек, который для животных является ожиданием, ожиданием не осознанным, поскольку они неразумны. Но по замыслу Бога, они ждут человека, своего господина, которому они должны служить, который все приведет в совершенство. А он не приводит. И с того момента человек становится ответственным за умирание животных. Ранее умирание животных было естественным, теперь – нет. Человек чувствует себя виноватым в том, что они по-прежнему умирают. Может быть, в этом и состоит суть духовно-психологического переживания человека от картины смерти животного. Я не говорю о каких-то экзальтированных состояниях, но любому адекватному человеку, трезвому человеку с духовной точки зрения, смотреть на гибель животного, даже естественную, по меньшей мере, неприятно. Человека это волнует и смущает, потому что он, человек, в этом виноват. Он не реализовал, то, что должен был реализовать. Они умирают по его вине.
Итак, животные умирали и раньше, до появления человека, до того как человек был создан. В этом не было ничего противоестественного. Но животные не ели друг друга, исходя из конкретного свидетельства книги Бытия [Быт. 1:30]. А из послания апостола Павла к римлянам [Рим. 8: 18-22] следует, что слова «тварь покорилась суете» можно понимать так, что в созданных человеком условиях животные вынуждены были есть друг друга. Таким образом, в падшем состоянии бытие животного мира вообще лишилось всякого смысла. Такое бытие есть просто скотство. И человек, который теряет Бога, к этому скотству явно клонится.
Мы, конечно, бывает идеализируем животных, но на самом деле это всего лишь наши фантазии и мечты. В жизни животных нет смысла, и, если внимательно к ней приглядеться, мы увидим отнюдь не только красоту. Все дело в том, что человек для животных есть свет, источник смысла и разума. Он должен был приобщить все творение к Богу, он господин творения. Человек этого не сделал. Он был для животных пророком и священником, но свои потенции не реализовал. Он потерял возможность жить вечно и не освободил животных от тления и смерти.
То, что происходит с животным в момент прекращения его жизненного цикла, физическое умирание животных, с точки зрения Священного Писания, не является смертью. Смерть – это понятие, которое обрисовывает отношение разумного существа к Богу как источнику и основанию своей жизненности. Бог есть жизнь. Человек, который отвергает жизнь, получает смерть.
Смерть в таком ракурсе представляется явлением онтологическим. На самом деле смерть – явление энергийное. Смерть заключается не в том, что человек живет в некой области, где нет Бога, но смерть есть определенное состояние человеческих энергий, человеческого бытия, человеческой жизни, человеческой актуальности, потенции, не обращенной к Богу. Человек, отворачивающийся от Бога, отсекает себя от жизни. Нет человека, который мог бы совершенно, во всех аспектах своего бытия отвергнуть Бога как источник жизни, за исключением, пожалуй, самоубийц. Поэтому самоубийство и запрещено. Только в самоубийстве человек доводит до конца свой протест против Бога. Он даже жизнь, физическое бытие не считает благом и ее прекращает. Иными словами, ничего, что дал ему Бог, он не считает благом, все это отвергает и выбирает жизнь вне каких бы то ни было благодатных источников, связывающих человека с Богом.
Конечно, такое тотальное отвержение Бога встречается очень редко. Но в разных фундаментальных своих намерениях человек может отвергать Бога. Вот это состояние самовластного неприятия Бога, отвержения от Бога, противостояние, непокорность Богу и обозначается словом «смерть». Оно есть смерть как волевое, сознательное отсечение от жизни. Когда действия и направленность против Бога сознательны, тогда и наступает тление, как некий плод греха.
Итак, можно не говорить о смерти животных, живших до появления Адама. Их смерть может быть явлением естественным. Об этом косвенно говорят слова Бога, предостерегающего Адама от вкушения с дерева познания добра и зла: «В день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» [Быт. 2:17]. В отношении животных так не говорится. Для них сохраняется состояние, которое было до прихода Адама. А вот Адам умрет, хотя мог и не умирать. Писание говорит о том, что смерть наступает для человека, а смерть животных, которая продолжается, никак не соотнесена с поступками человека. Для животных просто не открылся выход из естественного тления.
Поэтому, возможно, не происходит тотчас и физического умирания самого человека. Человек понимает, что та смерть, которой он предан, то состояние, которое он переживает, есть нечто отличное от уже привычного физического умирания, которому подвержены животные. Смерть есть оторванность от Бога! Такая смерть наступает раньше, «первее», чем физическое умирание. Адам видит, что смерть – это не только и не столько физическое умирание, главное в ней – оторванность от Бога. Адам физически жил долго. Он насытился жизнью. А правильнее сказать он проживал смерть, он знал, что «смертью умер», поскольку оказался оторван от источника своей жизни. Для следующих поколений людей реальность физического умирания, страх смерти стали важнее, чем сознание своей богооставленности, своей отлученности от Бога. Более того страх смерти отдал человека во власть дьяволу. Апостол Павел пишет о Христе: «А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству» [Евр. 2:14-15].
Итак, из-за страха смерти люди подвержены рабству дьяволу. Он их пленил окончательно. Именно из-за этого страха дьявол сделал нас зависимыми от себя. Человек, который физической смерти не боится, может противостоять врагу. Человек, который боится смерти, противостоять ему не может. Христос, побеждая смерть, делает даже страх смерти источником жизни и ясно говорит: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне” [Матф.10:28].
Мы видим, что именно в этом состоит особенная сила первохристианства времен первомучеников, они смерть не вменяли ни во что. Она для них была ничто. Они, вновь и вновь умирая и готовясь много раз умирать за Христа, не испытывали никакого страха смерти, именно потому, что для них сама смерть была как нечто не существующее, нечто не бывшее.
Руководствуясь Писанием, очень важно принимать физическую смерть, для нас более реальную, и более важную и более ощутимую, как нечто ничтожное, как нечто случайное, как нечто вообще несерьезное. Когда Святые Отцы говорят о страхе смерти, они же не говорят о том, что ты был и вот тебя нет. Они говорят о том, что за смертью ты пойдешь на суд, и там будет проверено, насколько ты связал себя с жизнью, насколько ты в жизнь призываешься, насколько ты на самом деле живой человек. Когда Святые Отцы говорят «имейте страх смертный» или «помните о смерти», они не говорят о физическом умирании, они говорят о том, что смерть оборвет возможность наполниться жизнью, после смерти эта возможность прекращается, и ты либо сочетал себя с Богом, либо нет.
Если бы мы смогли развить такое понимание смерти среди христиан, нам проще бы было говорить слова проповеди, проводить катехизаторские беседы, говорить о том, что Христос пришел избавить нас от смерти. Ведь слова «Он спас нас от смерти» говорятся везде: в догматике, в Символе Веры, в разных наших опросах, в Священном Писании, в проповедях. А люди не понимают: «Но вы же умираете, как все? Где же ваше “спас от смерти”?».
Но здесь «спас от смерти» означает спасение от обезбоженного, бессмысленного по сущности бытия, от бытия, которое для дохристианских людей заканчивалось где-то в обезбоженном месте. От этого состояния, от этого явления и спас нас Христос. Именно так, на мой взгляд, и надо объяснять феномен смерти, от которой Он нас избавил. Прежде всего, для себя мы должны понять и принять, что для христиан нет, не должно быть страха физической смерти.
По поводу страха смерти. Страх смерти, к сожалению, не есть явление психологическое. Есть такие люди, которые усилием воли могут этот страх преодолеть. Например, экстремалы, прыгающие с высочайших гор на скейтборде, или австриец Феликс Баумгартнер, который прыгнул из стратосферы с высоты около 40 километров и в свободном падении превысил скорость звука. Очевидно, что у них со страхом какие-то иные отношения. Какие – я не знаю, я не экстремал. Мне всегда хочется послушать экстремала, который стал монахом. Было бы интересно послушать, что он переживал тогда и что он стал переживать в монашестве. В целом, повторюсь, страх смерти, который переживает всякий человек, – это явление не психологическое. Это явление, в котором страх физического умирания вторичен, а первичен страх богооставленности. Мы не можем преодолеть страх физической смерти, пока не наполнимся единением с Богом. Когда мы будем все во Христе, тогда страх физической смерти умрет сам собой. Достоевский на примере Кириллова в романе «Бесы» очень тонко показывает, что мы боимся не физической смерти, а нашей обезбоженности, безблагодатности.
21.12.2021 |
|
| |
|
15.12.2021 |
|
|
15.12.2021 |
|
|
14.12.2021 |
|
| |
|
10.12.2021 |
|
|
26.11.2021 |
|
|
17.11.2021 |
|
| |
|
Архив новостей |
Богословское образование
