Н.А. Дьячкова*
Ради красного словца, или От кого нам защищать русский язык Хотите узнать, почему зажиточных крестьян называли кулаками? Я вам расскажу. Оказывается, кулак – это тот, кто много и тяжело работал, особенно в страду, а когда ложился спать прямо в поле, клал себе под голову вместо подушки свой натруженный кулак. Думаете, я шучу? Совсем нет. Так объясняет происхождение этого слова В. Д. Ирзабеков – автор очень популярных среди православных людей книжек о «тайне русского слова» и о его «святой силе» [1]. Об этой «этимологии» слова «кулак» я узнала, в частности, из его лекции, прочитанной в духовно-просветительском центре Свято-Троицкой Сергиевой лавры [2]. А таких лекций, как явствует из аннотаций к его книжкам, он читает в десятках, если не сотнях, аудиторий. В аннотации к книге «Святая сила слова» сказано: «В. Ирзабеков много ездит по стране, выступая перед детьми и взрослыми с удивительными по искренности и эрудированности лекциями, часто его вдохновенные беседы можно увидеть на телеэкранах. Ученый много пишет в газетах и журналах о том, почему важно хранить чистоту языка, какую роль играет язык сегодня, почему люди должны ему служить»…[8]
А я-то думала, что рассуждения типа «подушка потому называется подушкой, что ее кладут под ушко» присущи только дилетантам – людям, не имеющим представления об историческом языкознании – не случайно же в нашей лингвистической науке подобные откровения называют народной этимологией. Но В.Д. Ирзабеков постоянно подчеркивает, что он филолог, а в аннотациях к его книгам, как мы видели, издатели сообщают нам, что он ученый, исследователь русского языка. Как же исследует русский язык филолог В. Д. Ирзабеков? Об этом наша статья.
Но вернемся к слову «кулак». Кулак как ‘кисть руки с согнутыми и прижатыми к ладони пальцами’ и кулак – ‘богатый крестьянин-собственник, использующий труд батраков’, – это омонимы, никакой смысловой связи между кулак-1 и кулак-2 в современном русском языке нет. Академик В. В. Виноградов писал об этом так: «Несомненно, это – разные слова, омонимы. То обстоятельство, что иногда эти слова ошибочно в толковых словарях русского языка помещаются под одним словом (напр., в словаре Д. Н. Ушакова), – следует отнести к числу печальных недоразумений» [3].
В книге «История слов», ссылаясь на этимологические разыскания академика А.И. Соболевского, В.В. Виноградов пишет, что слово «кулак» в древнерусском языке обозначало что-то вроде ‘мешка’, ‘куля’, ‘обвертки’. А.И. Соболевский полагал, что именно с этим значением связано значение ‘крестьянин-торговец в деревне, скупщик’, которое возникло в языке гораздо позже. Вот его примеры: «продать кулаку», «тяжело иметь дело с кулаком», «кулак держит всю деревню в руках». А.И. Соболевский замечает, что богатого человека называли золотым мешком [4]. В. В. Виноградов пишет, что слово «кулак» в значении ‘зажиточный крестьянин’, ‘крестьянин-торговец’ имеет жаргонное происхождение. По мнению ученого, «это слово возникло в жаргоне офеней, торговцев, разъезжавших со своим товаром по деревням и наживавших на нем, не без жульничества и ростовщичества, большие деньги». Впервые в литературный язык слово «кулак» в этом значении ввел Н.В. Гоголь [5].
Современные словари синонимов помещают слово «кулак» в следующий синонимический ряд: кулак, торгаш, живоглот, живодер, мироед, кровопийца, ростовщик, булыня, булыч, вампир, эксплуататор [6]. То, что большевики называли кулаками зажиточных трудолюбивых крестьян, – другой вопрос, он на совести тех, кто, придя к власти, начал разорять деревню и уничтожать крестьянство. Толковый словарь языка Совдепии в словарной статье «кулак» дает нам такие характерные иллюстрации: «Кулаки – самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры» (Ленин); «Было решено идти выселять кулаков, разбившись на две группы (Шолохов)» [7].
Примеров народной, то есть ненаучной, этимологии очень много на страницах популярных брошюр В. Д. Ирзабекова. Вот характерный пример: «Еще в детстве я слышал, что счастье – это “сейчас есть”. Почему о нем в храме и не говорят, ведь счастье – это понятие земное, пожелание лишь земного благополучия <…> а радость – понятие небесное» [8]. Если бы В. Д. Ирзабеков обратился к этимологическим словарям, то узнал бы, что общеславянское слово «счастье» образовано от слова «чясть» (оно писалось через букву «юс малый») с помощью приставки съ- в значении ‘хороший’ (см. сдоба) и суффикса -иj- и буквально означало ‘хорошая часть, доля’ [9].
А вот этимология слова «человек», как ее представляет себе В. Д. Ирзабеков. По мнению автора, слово «человек» произошло от слова «слово». Эволюция такова: словек - цловек - чловек - человек. «И дело не только в том (хотя и это немаловажно), – завершает он свои этимологические разыскания, – что таким образом подчеркивается главное отличие людей, как существ словесных, мыслящих словами, от всего живого, сотворенного Богом, но и в том, что Слово – это прежде всего имя Самого Бога! На какую же неизмеримую высоту поднимает нас эта мысль, какое высокое достоинство придано всем нам. Вспомним Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1-3)» [10].
В своих рассуждениях автор ссылается на «Славянорусский корнеслов» А. С. Шишкова, в котором приводится именно такая этимология слова «человек» [11]. Однако это сочинение адмирала Шишкова отражает состояние лингвистической науки того времени. Сегодня нужно с большой осторожностью относиться к этимологическим разысканиям А.С. Шишкова. Филологи знают, что воспринимать его суждения как безусловную научную истину нельзя. А. М. Камчатнов в докладе «Невежество как добродетель, или “Славянорусский корнеслов”», прочитанном на XIX Международных Рождественских образовательных чтениях, отметил: «Во времена А. С. Шишкова такой науки, как историческая фонетика, еще попросту не существовало, поэтому ему нельзя поставить в упрек, что он в своих этимологических штудиях основывался на чисто внешнем и часто случайном сходстве в звучании слов разных языков; это был общий уровень науки конца XVIII-начала XIX века. К сожалению, несмотря на бурное развитие этой науки в XIX-XX веках, выпускник нашей очень средней школы ничего не знает об историческом языкознании и до сих пор в рассуждениях о происхождении слов оперирует приемами двухсотлетней давности, получившими в науке название народной этимологии» [12].
Оказывается, ничего не знают об историческом языкознании не только выпускники очень средних школ, но и некоторые выпускники филологических факультетов!
В этом докладе профессор А. М. Камчатнов подверг резкой критике невежественного издателя книги А.С. Шишкова, который использовал добросовестные заблуждения адмирала Шишкова для своей ксенофобской антизападнической пропаганды. Вот «примечания» этого издателя: «Продолжим размышлять, сравнивая наши слова с подобными им чужаками, и заметим впервые в своем языке слова-эмигранты. Когда-то они уехали, то есть были скопированы в инязы, пожили там вдоволь, а в эпоху мерзкого евро-подобострастия верхов наших вернулись домой. Вернулись сильно опущенными и обезображенными. Ведь католическая Европа тыщу лет исполняла Люциферу, своему просветителю – ангелу света, ораторию под визг и ор железных органов, чтоб поднять из мертвых свою веру. Однако наши просвещенные (инязами же) уши и умы, по сей день воспринимают чужаков многозначительнее родных слов-родителей. Отсюда и корень отечественной погибели: самые бредовые советы иностранцев выслушивают, как живую истину».
Приводя эту цитату, А.М. Камчатнов заключает: «Такой же тошнотворной злобной галиматьей (прошу прощения за неакадемические выражения) являются и другие примечания Примечателя, которыми не хочется осквернять ни свои уста, ни уши слушателей…» [12].
К сожалению, сегодня нередки случаи, когда некоторые радетели русского языка и ревнители православной веры используют авторитет науки «для подтверждения своих безумных идей» [13]. В определенной мере сказанное относится и к сочинениям В. Д. Ирзабекова, который пишет и говорит о том, что русский язык – самый лучший язык в мире, что русский язык – это пятое Евангелие, что французский язык, например, «очень уступает русскому», что на французском нельзя мыслить, а «можно только болтать». Ссылаясь на авторитет А. С. Шишкова, ненавидевшего французов и всё французское, лектор В. Д. Ирзабеков называет французов французишками. В.Д. Ирзабеков любит рассуждать о «русских с нерусской душой», о том, что «изучающие русский язык лучше мыслят» и т.д. [1], [8].
Что касается научной этимологии слова «человек», то она такова: это слово общеславянского происхождения, оно возникло путем сложения с помощью соединительной гласной о из *cel- и *vekъ, в котором первая часть имеет значение ‘член рода или семьи’, а вторая – ‘здоровье, сила’. Слово «человек» буквально означает ‘член рода или семьи, исполненный силы’ [14]. В пользу версии о том, что часть *vekъ имеет значение ‘сила’, высказывается Макс Фасмер. Об этом, по мнению ученого, «может также свидетельствовать диалектное “обезвекнуть”, то есть ‘ослабеть’» [15]. В русском языке есть фразеологизм «заедать чужой век». В Историко-этимологическом справочнике русской фразеологии это устойчивое выражение имеет пометы «народное», «неодобрительное». Авторы так объясняют его значение: «жить излишне долго, переживать своих сверстников. Фразеологизм связывают с комплексом верований, в соответствии с которыми поедание чужого куска хлеба равносильно присвоению чужих сил и здоровья. Слово век – из общеславянского *vekъ ‘жизненная сила’» [16].
В «Истории слов» В. В. Виноградов писал: «Первоначальное значение у слова celovekъ предполагается ‘мужчина как член рода’. Это слово формировалось в период родовой организации. В это время человек мог быть только в составе своего рода, племени; вне его он не был “человек”, он был враг, он был беспомощен» [17].
Слово «человек», таким образом, уходит своими корнями в дохристианскую общеславянскую эпоху, так же, впрочем, как и слово «слово» (его этимологические родственники «слава», «слыть». См. об этом в: [18]). Каким образом этимология этих слов может быть связана со Словом как именем Господа Иисуса Христа?
Ненаучной является и этимология слова «воскресение», приводимая на страницах книги В.Д. Ирзабекова. Он пишет: «…автора этих строк давно интересовало происхождение и смысл еще одного слова, светлого и радостного. И слово это – воскресение. Ни разу, ни в одной аудитории не услышал сколько-нибудь внятного ответа. Правда, приходилось порой слышать, что воскресение (неужели не понимаете?!) – это выходной день. Вот так. А ведь слово это, согласитесь, из разряда ключевых, поскольку речь идет о нашем с вами спасении».
Теперь уже нам впору выразить удивление по поводу удивления автора: во-первых, что же могли ответить слушатели? Для ответа им необходимы специальные знания, в зале ведь сидят не историки языка, откуда им знать этимологию слова «воскресение»? Во-вторых, воскресение и воскресенье звучат одинаково. Что такое воскресенье? Ответ правильный: выходной день.
Но продолжим эту мысль исследователя: «Подсказка была неожиданной и радостной. В “Слове о полку Игореве” читаем: “Игореве храброго полку не кресити”. Чтобы понять смысл этой фразы, нужно раскрыть том словаря Даля и прочесть о том, что кресать означало некогда огонь . А потому и слово воскресение, которым в языке нашем названо само чудо Воскрешения Христа Спасителя из мертвых, есть некий таинственный божественный огонь, тепло и свет, вопреки адским холоду и мраку» [19]. Кресать – глагол, а огонь – существительное, но это не смущает автора. А вот научная справка: слово «воскресать» заимствовано из старославянского языка. Оно образовано с помощью приставки от глагола «кресати» (писалось через букву «ять»), что означало ‘воскрешать’, сравните русское «кресать», производное от слова «кресъ», – ‘оживление, здоровье’. В диалектах можно услышать: «Не бывать ему на кресу», то есть ‘не встать ему больше на ноги’ [20].
Итак, «Игорева (у автора почему-то написано Игореве. – Н.Д. ) храбраго полку не кресити» означает ‘Игорева храброго полка не оживить, не воскресить’. Об этом написано, например, в «Словаре-справочнике “Слова о полку Игореве”», об этом же пишет Д. С. Лихачев: «Кресити (через букву «ять») в древнерусском языке означало ‘воскресить’» [21]. Об огне, как видим, речь не идет.
Да и у Даля, если его правильно читать, речь также идет не об огне, а об оживлении, воскрешении. См.: «… Кресить кого, воскрешать, оживлять. Игорева храброго полку не кресити, Слово о полку Игореве. Упрямого креси, а он в могилу лезет! -ся, быть высекаему. Кресанье ср. длит. креска ж. крес м. об. действие по глаг. Кресу нет, покою, житья, взнику, вскресу. Кресало, кресево ср. огниво, плашка. Кресенье ср. кур. тул. седьмой день недельный, воскресенье» [22].
Словарь В. И. Даля, как известно, составлен по алфавитно-гнездовому принципу: в одной словарной статье оказываются все слова одного корня; лексико-семантические варианты многозначных слов у Даля строго не разграничиваются; довольно часто в одну статью попадают паронимы и омонимы… Словарем Даля нужно пользоваться с оговорками. Этого ли не знать профессиональному филологу?
Но не только с этимологией проблемы у исследователя русского языка В. Д. Ирзабекова. Он не различает синхронию и диахронию, игнорирует явление многозначности, буквально толкует фразеологизмы, забывая, что значение фразеологизма не выводимо из значения составляющих его слов, отождествляет церковнославянский и русский языки; для оценки явлений современного русского языка с точки зрения нормы он использует Толковый словарь В. Даля; не видит разницы между русским литературным и русским национальным языком; отождествляет орфографию и сам язык...
На вопрос журналистки о том, часто ли он выступает в школах перед родителями и детьми и о чем он им говорит, В. Д. Ирзабеков отвечает: «Нередко делюсь с ними тем, что сам “расслышал” сравнительно недавно. Скажем, привычное: “А я – учитель”. Ведь произносящие эти слова дерзают называть себя так, как ученики называли Самого Христа (!) Мы отдаем себе отчет в этом? Нужно последовательно снимать со слов повседневный налет и показывать их истинный драгоценный смысл» [23].
Да, мы отдаем себе отчет в том, что «учитель» – слово многозначное. И те, кто говорят: «Я учитель», – используют его в значении ‘тот, кто преподаёт какой-либо учебный предмет в школе; преподаватель’. В Большом толковом словаре под редакцией С.А. Кузнецова это значение многозначного слова помещено под цифрой «1». В. Д. Ирзабеков имеет в виду 3-ье значение данного слова: ‘человек, обладающий высоким авторитетом для кого-либо в какой-либо области, имеющий последователей. Превзойти своего учителя в чём-либо. Вы наш учитель и наставник!’ [24].
Учитель с прописной буквы – одно из имен Господа Нашего Иисуса Христа, с этим никто не спорит. Но что значит «снимать со слов повседневный налет и показывать их истинный драгоценный смысл»? Не значит ли это, что мы должны игнорировать факт многозначности этого слова и употреблять его только как имя Иисуса Христа?
В. Д. Ирзабеков предостерегает нас от подмен. Одна из главок цитируемой брошюры называется «Почему мы не слышим подмен?». Читаем: «Давайте же еще раз остановимся на этой, воистину лукавой, большевистской традиции использовать в своем лексиконе, а по сути эксплуатировать в своих идеологических целях, слова и понятия, традиционно любимые русскими людьми, близкие и дорогие русскому сердцу: красно солнышко, красна девица, красный угол» [25].
Мы-то как раз слышим и видим подмену, которую совершает исследователь В.Д. Ирзабеков. Он снова игнорирует многозначность слова и подменяет одно значение другим. Заглянем в толковый словарь. В словарной статье «красный» перечислено восемь значений этого прилагательного. См.: красный – ‘3. только полн. Относящийся к революционной деятельности, революционный; связанный с Советским строем, с Красной Армией. –> энц. До революции – крайний левый по политическим убеждениям; революционно настроенный. Красные полки, части. Красный уголок (помещение в учреждении, общежитии и т.п., отведённое для культурно-просветительной работы)’. Большевики употребляли прилагательное «красный» именно в этом значении.
Что же касается красной девицы, то «красная» в этом, традиционно-поэтическом употреблении, значит ‘красивая’. В толковом словаре читаем: красный – ‘5. Трад.-поэт. Красивый, прекрасный. Красные девицы, девушки (трад.-поэт.; постоянный эпитет девушки). * Как ни красна чужая даль, Не ей поправить наше горе, Размыкать русскую печаль! (Некрасов)’.
В словосочетании же красный угол прилагательное «красный» употреблено в другом значении. См. в словаре: ‘6. только полн. Трад.-нар. Парадный, почётный. Красное крыльцо. Сидеть в красном углу (под образами)’. А в словосочетании красно солнышко реализуется еще одно значение данного прилагательного. Снова обратимся к толковому словарю: ‘8. Нар.-поэт. Ясный, яркий, светлый. Красное солнышко. * Ох, лето красное! любил бы я тебя (Пушкин)’ [26].
Теперь уже наша очередь спросить автора, почему он не видит собственных подмен и допускает столь непрофессиональные рассуждения, почему не различает, по меньшей мере, четырех значений многозначного прилагательного «красный»? Несколько слов скажем о фразеологизмах – устойчивых единицах языка, значение которых не выводимо из значения составляющих их слов. Буквальное толкование фразеологизма, то есть разрушение его целостного смысла, может свидетельствовать либо о языковой игре (в этом случае это специальный прием, средство создания комического), либо о нарушении нормы литературного языка.
В.Д. Ирзабеков сокрушается: «Но мы утрачиваем это состояние (непрерывного диалога с Богом. – Н.Д.), отсюда и появляются такие речевые обороты, как «я не в духе». А почему ты не в духе? Да вот с утра по телефону поговорил, а чай остыл за это время, а потом пошел в душ, да вода там не такая была… Бред! Для святых быть в духе – это нормальное состояние. А мы швыряемся такими словами и девальвируем высокие понятия» [27].
Фразеологизм «не в духе» означает ‘в плохом настроении’[28]. Он не появляется, как думает автор, он уже давно существует в нашем языке как целостная лексическая единица. В произведениях классической литературы мы встречаем этот фразеологизм так же часто, как и в современной разговорной речи. Например:
• «Не надо…я не то чтобы больна! А… так! Не в духе!.. все нейдет на лад, Что ни начну!..» (Лермонтов);
• «Карл Иваныч был очень не в духе. Это было заметно по его сдвинутым бровям и по тому, как он швырнул свой сюртук в комод, и как сердито подпоясался, и как сильно черкнул ногтем по книге диалогов» (Л. Толстой);
• «Зимою он вел совершенно неподвижную жизнь, летом же иногда ездил в поле, чтобы взглянуть на овсы и на травы, и, вернувшись, говорил, что без него везде беспорядки, и замахивался палкой. – Не в духе твой дедушка, шептала тетя Даша» (Чехов) [29].
В этих и подобных случаях употребления фразеологизма «не в духе», нет никакой «девальвации высокого понятия». В отличие от филолога В. Д. Ирзабекова, мы различаем синхронию и диахронию, то есть отличаем сегодняшнее состояние языковой системы, функционирование языка в данный момент, – от истории языка, его эволюции во времени. Этимологически «[быть] в духе/не в духе» – выражения, берущие начало из библейского текста, как, впрочем, и сотни других фразеологизмов русского языка, например: камень преткновения, в мгновение ока, внести свою лепту, терновый венец, лезть на рожон, гробы повапленные, знамение времени, краеугольный камень, насущный хлеб, соль земли, слуга двух господ, смертный грех, строить на песке, не хлебом единым, тьма кромешная, тяжелый крест, египетские казни и т.д. Однако для синхронии это не имеет никакого значения.
А вот еще пример буквального толкования фразеологизма. «Поразительно, – удивляется В.Д. Ирзабеков, – но мы совершенно спокойно произносим фразы типа “избили друг друга” или же “оскорбили друг друга”. Но если вдуматься: друг избил друга! Друг оскорбил (нанес скорбь) друга! <…> Друг не может избить и оскорбить друга по определению. В противном случае один из них, а то и оба сразу же перестают быть друзьями» [30]. (Да, очень глубокомысленное суждение!)
Оборот «друг друга» в современном русском языке означает ‘один другого’, ни о какой дружбе речь не идет. Более того, по данным этимологического словаря, современное значение слова «другой» (‘не этот, не данный’) развилось именно в устойчивых оборотах «друг друга», «друг другу». [31].
По поводу фразеологизма «Фома неверный/неверующий», который в современном русском языке означает ‘человек, которого трудно, невозможно заставить поверить чему-либо’ [32], В.Д. Ирзабеков замечает следующее: «…всегда болезненно отношусь к утвердившейся, увы, в обиходе традиции прибавлять к имени этого святого апостола обидную – если не оскорбительную – характеристику неверующий…». Однако мы ничего не «прибавляем», так как «Фома неверный/неверующий» – это целостная лексическая единица. Фразеологизмы, как известно, не производятся, а воспроизводятся. Одно из свойств знака, а фразеологизм – знак, так же, как и слово, – это свойство воспроизводимости. А если говорить об истории этого фразеологизма, то можно напомнить автору, что эту якобы оскорбительную характеристику дал апостолу Фоме Сам Господь Наш Иисус Христос. В Евангелии читаем: «Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим (Инн. 20:27)». Поговорим о Толковом словаре В. И. Даля. Словарь живого великорусского языка Владимира Ивановича Даля – словарь замечательный, в нем отражен живой народный язык XIX века – просторечие, диалектизмы, разговорные слова, терминология и фразеология, связанная с различными ремеслами, профессиями и т.д. В нём много пословиц, поговорок, сведений о народном быте. Словарь В. Даля – это прекрасный памятник отечественной лексикографии. Однако в Словаре В. Даля нет стилистических помет; наряду со словами литературного языка того времени в нем широко представлены слова, лежащие за пределами литературной нормы. Словарь В. Даля не является нормативным словарем, а это значит, что для оценки фактов современного русского языка, использовать словарь В. Даля нельзя. И вообще его нужно использовать с определенными оговорками. В. Д. Ирзабеков для оценки фактов современного русского языка обращается именно к Словарю В. Даля. Ссылок на другие словари мне не приходилось видеть в его сочинениях.
Так, справедливо упрекая современнее песенные «хиты» за их вульгарность и безнравственность, автор пишет: «Захотелось узнать – а что, собственно, означает слово, простите, стерва? Потому как именно оно то и дело звучит в припеве, а именно: «Все мы, бабы, стервы… Полез, как водится, в словарь В.И. Даля. И тут…» [33].
В статье «стерва» у В. И. Даля написано следующее: «стерва – ж. и стерво ср. труп околевшего животного, скота; падаль, мертвечина, дохлятина, упадь, дохлая, палая скотина. Ныне корова, завтра стерва. Стервяной, ко стерву относящ. Стервятина, падалина, мертвечина, мясо палого животного. Стервятник или стервяник, медведь самой крупной породы, охотнее прочих питающийся падалью; различают: овсяника, муравейника и стервятника, но ученые утверждают, что они разнятся только летами. | Пск. бранное также стервень, стервюжник, бешеный сорванец, неистовый буян. Стервятничье логво. | Стервятник, большой черный орел, могильник, следящий стаями за гуртами и войсками. Стервоядные животные. Стервенеть, стервениться, стать, приходить в остервененье, в бешенство, неистовство, ярость, зверство; начать остервеняться» [34].
Ссылка на Даля в данном случае некорректна: очевидно, что обращаться нужно было к толковому словарю современного русского языка, который сообщает, что слово «стерва» является бранным и означает ‘бессовестная, нахальная женщина’[35]. Для отрицательной оценки подобных «песен» достаточно было сказать, что нельзя употреблять бранную лексику, да еще публично. Во-первых, потому что этим самым мы соблазняем людей, а в Евангелии сказано: «…горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18: 7). Во-вторых, надрывно крича со сцены «все мы, бабы, стервы», эта «певица» согрешает тем, что произносит «гнилые» слова. А делать это грешно. Апостол говорит: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим» (Еф.4: 29). Нельзя произносить «гнилые» слова, еще и потому, что «... за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф.12:36).
Ученый не должен лукавить, он не должен прибегать к уловкам и подтасовкам даже из самых благородных побуждений! В.Д. Ирзабеков не различает церковнославянский и русский языки. Он пишет, например, что «впервые услышал смысл русского языка в храме» (?). Вот типичный пример его рассуждений по поводу «упадка» русского языка, его деградации: «Если слово «живот» еще несколько столетий назад в церковнославянском было именем Христа (“Я есть Живот, и Истина, и Жизнь”). То сегодня живот – это брюхо! ”Какая житуха, если пустое брюхо?”Удивительно, я не встречал ни разу, чтобы все было наоборот: слово вначале бы обозначало какое-то низкое понятие, а потом бы взлетело. В Евангелии Христос говорит удивительные слова: “Когда приду второй раз, не знаю, найду ли веру на земле”» [36].
По поводу данного высказывания заметим, во-первых, что в церковнославянском языке слово «живот» многозначно, оно означает: 1) ‘жизнь’; 2) ‘Жизнь как именование Христа и Пресвятой Троицы’; 3) ‘земная жизнь, образ жизни’; 4) ‘пропитание, имущество’ [37].
Во-вторых, – что в современном русском языке тоже есть слово «живот» в значении ‘жизнь’. Именно слово, а не значение, потому что современном русском языке есть три омонима «живот».
Живот 1 – ‘Часть тела у человека и животных, в которой расположены органы пищеварения’.
Живот 2 – ‘Устар.= Жизнь (2 зн.). Сражаться с врагом, не щадя живота. Работать, не щадя (не жалея) живота. ? Не на живот, а на смерть’.
Живот 3 –‘Устар. и Нар.-разг. 1. Домашнее животное (обычно о лошади). Какого живота наше хозяйство лишилось! 2. мн.: животы, -ов. Имущество, богатство. Воры животы разграбили’[38].
Удивительно, но так всегда в книжках и лекциях В.Д. Ирзабекова: какие-то непрофессиональные, путаные рассуждения о языке завершаются ссылками на Священное Писание и пафосными рассуждениями о святой силе слова, об упадке русского языка, его порче и т.п.
Вот еще пример пафосных рассуждений, в основе которых лежит ошибочная квалификация языкового факта. Автор пишет: «В одной из молитв, обращенных к Богородице, есть такие слова: “Яко Начальника тишины родила еси”. Когда я впервые расслышал это, то остановился как громом пораженный. В начале Евангелия от Иоанна Бог именуется “Словом”, а тут – “Начальником тишины”». Далее автор говорит о том, что все святые, в отличие от нас, не боятся тишины, что они приуготовляют себя к этой божественной тишине. При этом под тишиной автор понимает молчание, безмолвие [39].
От подобных смысловых иллюзий предостерегает нас О.А. Седакова – автор словаря церковнославяно-русских паронимов. Некоторые люди, встретив «знакомое» слово в церковнославянском тексте, думают, что понимают его значение. Так, слово «озлобленный» в церковнославянском языке означает ‘обиженный’, а в русском – ‘обозлившийся’; слово «непостоянный» в церковнославянском означает ‘невыносимый’, ‘нестерпимый’, ‘неодолимый’, а в русском языке – ‘переменчивый’, ‘неустойчивый’. Глагол «требовать» в русском языке – это ‘решительно просить’, а в церковнославянском – ‘сильно нуждаться’ [40].
Слово «тишина» в церковнославянском языке, по данным О.А. Седаковой, означает: ‘морской штиль, спокойствие’ [41], а слово «начальник» – ‘начинатель, владыка’ [42]. «Начальник тишины» – это буквально ‘владыка морского штиля, начинатель спокойствия’. Очевидно, что это поэтическая метафора, каких много в языке молитв.
Приведем еще один характерный в этом отношении пример. В. Д. Ирзабеков пишет: «Как часто слышим мы в чей-то адрес, что он, дескать, неверный муж, а кто-то выбрал в этой жизни неверный путь. Если же вслушаться, то неверный муж – это, прежде, неверующий человек, живущий не по-христиански <…> избравший неверный путь есть также уклонившийся от спасительного пути, иначе грешник <…> быть верным – значит быть верующим во Христа! Не случайно в тексте Евангелия слова неверный и развращенный в речи Спасителя не просто соседствуют, но и звучат как суть синонимы: “о, род неверный и развращенный, доколе буду с вами?” Маленьких измен как таковых не бывает. И об этом убедительно свидетельствует Евангелие устами опять же Самого Христа: “верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом…”» [43]. Есть ли логика в этих рассуждениях? Представим в таблице значения русских и церковнославянских слов, ставших предметом размышлений автора [44]. Слово в русском и церковнославянском языках | Значение в русском языке | Значение в церковнославянском языке | верный / верный (через «ять») | ‘такой, который не предаст, не подведёт кого-либо, не изменит кому-либо; преданный, надёжный’ | 1) ‘имеющий веру, верующий’; 2) ‘правдивый, достойный доверия’; 3) ‘крещеный, принятый в общину’. | неверный / неверный (через «ять») | муж – ‘такой, которому нельзя верить, доверять; изменяющий своему долгу, обязательствам; вероломный’ путь – ‘не соответствующий истине, действительности; неправильный’ | ‘не имеющий веры’ | верующий | ‘признающий существование Бога, религиозный, набожный’ | | неверующий | ‘не признающий существования Бога, отрицающий религию; атеист’ | | развращенный | ‘развратный’; развратный – 1)‘склонный к разврату’; разврат – ‘половая распущенность, беспорядочная половая жизнь’; 2) ‘проникнутый развратом, нравственно испорченный’ | ‘превратный, извращенный’ |
Из таблицы видно, например, что слова «неверный» и «развращенный» в церковнославянском языке, вопреки утверждению В. Д. Ирзабекова, отнюдь не синонимы, что «неверный» в церковнославянском – это ‘не имеющий веры’, а в русском – ‘изменяющий своему долгу’ (муж) или ‘неправильный’ (путь). «Развращенный» в церковнославянском – ‘превратный’, а в русском – ‘развратный, нравственно испорченный’.
В. Д. Ирзабеков отождествляет язык и орфографию. На безграмотный вопрос журналистки, «как вы отнеслись к реформам русского языка, которые совсем недавно были приняты?», В.Д. Ирзабеков отвечает: «Плохо, очень плохо отнесся…Это продолжение большевистской линии в отношении русского языка. Эти новшества коверкают и уродуют русскую речь. А русское слово – сакрально! С ним нельзя вот так вот вольно обращаться…» [45].
В этом диалоге речь, по-видимому, идет о проекте реформы орфографии, который был предложен группой ученых несколько лет тому назад. Какой бы ни была судьба этого проекта, как можно говорить о том, что орфография уродует русскую речь? И разве пострадает сакральность русского слова (если такая есть) от некоторых перемен в «Своде правил русского правописания»? Ведь орфография, по образному выражению академика А.А. Шахматова, – это всего лишь пуговицы на мундире. А мундир – это сам язык. Как филолог может всерьез говорить о реформе языка? Как вообще можно реформировать язык?
Позволю себе небольшое отступление, чтобы напомнить читателям, о какой реформе шла речь. Приведу слова В. В. Лопатина – доктора филологических наук, главного научного сотрудника Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, председателя Орфографической комиссии РАН.
В 2001 г. ученый так разъяснял общественности суть планируемых изменений в русской орфографии: «Должен признаться всем тем, кто с трепетом ждет реформы русского правописания: то, что подготовлено нами, – вовсе не реформа. Речь идет о новой, переработанной и значительно дополненной, редакции «Правил русской орфографии и пунктуации» 1956 года. Эта новая редакция правил отвечает сложившемуся к концу XX века состоянию русского языка и современной практике письма <…> кардинальных орфографических изменений в новом тексте правил не предусмотрено. Предлагаются отдельные изменения, в основном касающиеся двух разделов свода: во-первых, слитных, раздельных и дефисных написаний и, во-вторых, употребления прописных и строчных букв; устраняются некоторые исключения» [46].
Как видим, никто и не думал покушаться на «сакральность русского слова» и «продолжать большевистскую линию в отношении русского языка».
А вот мнение другого ученого, высказанное в том же году. Он против орфографических нововведений, но, будучи лингвистом, понимает, что никакой катастрофы не случится, если вместо привычного написания «парашют» появится такое: «парашут». М. А. Кронгауз писал: «… несмотря на мои попытки сохранить объективность, придется честно сказать, как лично я отношусь к реформе <…> Я уверен, что проведение реформы, если она состоится, ни для кого не будет катастрофой (просто в силу незначительности изменений). И все же... Короче говоря, я за парашют. И, как говаривал герой одного фильма, делайте со мной что хотите» [47].
Так рассуждают профессиональные лингвисты, которые отличают язык от правописания, а объективную оценку событий от вкусовых предпочтений. В.Д. Ирзабеков не различает понятия русский литературный язык и русский национальный язык. Так, по поводу слова «жалеть» он замечает: «Может, наконец-то научимся – всем миром – жалеть (а по-русски это часто значит любить) тех, кто так в этом нуждается…» [48]. В русском литературном языке у глагола «жалеть» нет такого значения. Жалеть в значении ‘любить’ употребляется лишь в некоторых говорах. Словарь Т. Ф. Ефремовой снабжает данное значение пометой «местн.», что означает местное, то есть территориально ограниченное, лежащее за пределами литературного русского языка [49].
К сожалению, это далеко не полный перечень иллюстраций ненаучной, популистской интерпретации фактов русского языка филологом В. Д. Ирзабековым. Стоит, наверное, упомянуть и о том, как трактует он природу мата, обсценной лексики. По твердому убеждению автора, мат имеет тюркское происхождение. Однако предположение о том, что у русского мата тюркские, татарские, монгольские и т.п. корни уже давно отвергнуто историками языка, эта гипотеза не нашла подтверждения и признана ненаучной. Б.А. Успенский в работе «Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии» показывает, что матерная лексика имеет общеславянскую природу, что мат возник в дохристианскую эпоху, что матерная брань имела в языческом мире культовые функции и что объект действия в матерном выражении был связан с культом Матери Земли. С приходом христианства эта лексика подверглась табуированию [50]. Запрет этих слов и формул, – пишет исследователь русского просторечия В.В. Химик, – «привел к парадоксальному и в то же время закономерному итогу: невинные в своей этимологической и мифологической основе матерные номинации постепенно подверглись переосмыслению, стали восприниматься как обсценные, в большинстве своем бранные профанические экспрессивы и потому приобрели необычайную популярность в живой речи» [51]. В. Д. Ирзабеков ратует за чистоту и правильность русского языка, а сам упорно пишет слово «воцерковленный» через букву ё («воцерковлённый»), показывая читателю, что именно так он произносит это слово. На самом деле, это слово произносится иначе: воцеркОвленный, об этом свидетельствуют нормативные словари [52].
В. Д. Ирзабеков говорит о себе без ложной скромности, свои брошюры называет трудами, он уверен, что каждый, кто услышит его лекции или прочитает его книги, становится его единомышленником. См.:
• «Единомышленников у меня очень много. Уже третий год в Москве, в Международном Фонде славянской письменности и культуры читаю свой авторский курс “Русский язык как Евангелие”. Единомышленником моим становится каждый, кто читает мою книгу, смотрит видеозаписи бесед, слушает радиопередачи, которые я веду, не пропускает телепередач с моим участием. В прошлом году на телеканале “Радость моя” я записал пятьдесят две передачи на тему “Русский язык как Евангелие”…»;
• «Книга названа “Видеть Христа” – так назывался один из моих первых рассказов, который я написал, трудясь в лоне Церкви» (здесь и ниже курсив мой. Н.Д.);
• «Недавно я просмотрел свой труд и решил выпустить в свет»;
• «А следом я планирую выпустить еще одну книгу, которую написал около двадцати лет назад, только начав заниматься литературным творчеством» [53];
• «В Баку [я] окончил Институт русского языка и литературы имени Ахундова. Поверьте, более глубокого и всестороннего изучения русского языка ни в одном другом вузе Советского Союза не было» [URL: http://www.trend.az/life/socium/1850868.html].
На всех встречах с читателями В. Д. Ирзабеков говорит о том, что «русский язык – это пятое Евангелие» и что он читает авторский курс «Русский язык как Евангелие». Но что значит «русский язык как Евангелие»? Если речь идет о том, что в русской языковой картине мира мы находим отражение евангельского учения, то с таким же успехом Евангелием можно назвать любой другой язык, носитель которого исповедовал христианство. Объяснение этому очень простое. Одной из важнейших функций языка является функция кумулятивная, иначе – накопительная. В этой функции любой язык является своеобразным «хранилищем» внеязыкового опыта того народа, этноса, которому принадлежит. Ярче всего кумулятивная функция проявляет себя на лексическом уровне языковой системы, потому что именно слова являются «ярлыками» предметов и явлений окружающего мира. Слова и фразеологизмы не только запечатлевают опыт народа, но и связывают последующие поколения с предшествующими. Изучая историю слов и фразеологизмов, можно многое узнать о бытовой и духовной жизни народа. (Этим занимается, в частности, лингвокультурология.) В этом смысле – повторим – все языки всех народов, которые исповедовали и исповедуют христианство, являются своего рода евангелиями, потому что в словах и фразеологизмах этих языков не мог не запечатлеться опыт исповедания христианства. Очень красиво о кумулятивной (накопительной) функции языка, о его связующей роли между поколениями, сказано в стихотворении С.Я. Маршака «Словарь». Усердней с каждым днем гляжу в словарь.
В его столбцах мерцают искры чувства.
В подвалы слов не раз сойдет искусство,
Держа в руке свой потайной фонарь. На всех словах – события печать.
Они дались недаром человеку.
Читаю: «Век. От века. Вековать.
Век доживать. Бог сыну не дал веку. Век заедать, век заживать чужой...»
В словах звучит укор, и гнев, и совесть.
Нет, не словарь лежит передо мной,
А древняя рассыпанная повесть.
Можно ли всерьез относиться к такому, например, высказыванию В.Д. Ирзабекова: «Когда я выхожу к людям, у меня улыбка не сходит с лица, потому что я делюсь радостью. Для меня открылась радость русского языка – удивительная, божественная. Это язык, на котором с нацией разговаривает Сам Христос» [54]? Но разве Священное Писание было написано на русском языке? Разве Господь Иисус Христос говорил на русском языке? Или автор имеет в виду перевод Священного Писания на русский язык? В таком случае можно говорить, что Господь Наш Иисус Христос говорит с разными нациями на всех языках, на какие переведено Священное Писание Нового Завета.
Ну а приводимое ниже высказывание я вообще оставлю без комментариев. Предварю довольно пространную цитату лишь двумя риторическими вопросами:
– на какую публику рассчитана эта аргументация?
– рискнёт ли В.Д. Ирзабеков выступить с лекциями в аудитории, где сидят лингвисты?
А теперь цитата: «Мне сказали: ты, мол, пишешь, доказываешь, что исконно русские слова – христианские, новозаветные. Однако Русь крестилась лишь в десятом веке… А язык-то существовал и до этого! Как такое может быть? Иногда мне задают такие вопросы. Я его и сам себе тысячу раз задавал. Господь меня утешил <…> Мне знаете, что помогло? Публикация из журнала «Вокруг света» <…> Речь в статье шла о найденных археологами зернах пшеницы, пролежавших в запечатанном глиняном сосуде очень долго, чуть не тысячу лет. Зерна были высеяны и, получив солнечный свет и тепло, проросли. Так вот в чем дело: изначально эти слова были даны формирующейся русской нации для будущей жизни. Какое-то время они служили, не обнаруживая своей истинной красоты. Понимаете – как нераспустившиеся, не имеющие аромата, аскетичные в своей форме бутоны розы. Нужно было солнце, тепло. Этим светом стала христианская вера. И тогда все они обрели свой глубинный смысл. Как те зерна, они проросли, поэтому в Евангелии Христос и называется также Светом…» [55].
В последнее время пышным цветом расцвела любительская лингвистика, а то, что лингвистические рассуждения В. Д. Ирзабекова любительские, думаю, очевидно. Исчерпывающую характеристику подобным «исследованиям» дал академик А. А. Зализняк. Было бы разумным последовать примеру ученого, который, в частности, пишет: «Я предпочитаю не называть конкретные имена лингвистов-любителей – тем более, что многие из них только того и хотят, чтобы их упоминали, хотя бы и в осуждение, чтобы выглядеть серьезными оппонентами, с которыми спорят. Я пытаюсь противостоять не конкретным авторам, а целому любительскому направлению, в сущности, довольно однообразному в своих декларациях и в своем способе действия» [56].
Но мне пришлось не только назвать имя лингвиста-любителя, но и щедро цитировать его сочинения, чтобы пригласить тех, кому интересны подобные книги, к размышлениям. Каким? От чего, от кого и каким образом мы должны защищать русский язык? Какую роль в миссионерской деятельности играет так называемая ораторская честность? Все ли средства хороши, когда речь идет о проповеди православного духовно-нравственного идеала и защите Православия? Может ли миссионер (а основную направленность лекций, бесед и популярных брошюр В.Д. Ирзабекова я воспринимаю именно как миссионерскую) даже из самых благородных побуждений грешить против научной истины и использовать нечестные приемы ведения полемики? В этой статье мне не обойтись без упоминания еще одного имени – Михаила Задорнова. Я никогда не слушала и не читала рассказов М. Задорнова об истории слов. Знакома с его творчеством опосредованно: по отдельным цитатам или рассказам знакомых. Но я вполне доверяю мнению профессора А. М. Камчатного, подробно проанализировавшего «творчество» М. Задорнова в статье «Растленное словообразование» [57], тем более что примеры, приводимые в статье, говорят сами за себя. А вот что думает о М. Задорнове В. Д. Ирзабеков: «… он невежда в русском языке, не имеющий филологического образования, соответствующих знаний <…> Михаил Задорнов, как и многие люди, не мог не уловить, что тема языка сегодня востребована, потому что нация хочет самоопределиться. А знаний никаких нет. Поэтому и пришлось заняться дешевым эстрадным популизмом. К сожалению, дилетантство острозаразительно <…> Недавно, например, был познакомлен с толкованием слов “мерзавец” и “подлец”. Была, мол, на Руси казнь – обливание водой на морозе. Тот, кто подливал воду, – “подлец”, а тот, кто мерз, терпел эти муки, – “мерзавец”. Что за чушь! Я тогда сказал: извините, я впервые подобное слышу, но сходу могу сказать, что это совсем не то. “Подлец”, подлый человек – это то же самое, что подол платья. Подлый, низкий. А понятие “мерзавец” наверняка связано со словом “мразь” (те же самые согласные, это очень важно). Это даже не ругательство, а очень жесткая характеристика (кстати, удивительное слово в русском языке, я всегда говорю, что русский язык без Евангелия понять невозможно). Итак, “мразь” – скорее всего от слова “мороз”, “холод”. Это человек, удаленный от Бога за совершенный страшный проступок…» [58].
На самом деле и «мерзавец», и «мразь», и «мерзкий», по данным словарей, – этимологические родственники, так что в данном случае в определенной мере правы оба автора. Однако мне хотелось бы сказать не об этом. Хочу обратить внимание читателей на вставную конструкцию «те же самые согласные, это очень важно». Говоря о чертах, характерных для лингвистов-непрофессионалов, А.А. Зализняк замечает, в частности, следующее: Читать дальше
_______________________________ Наталия Александровна Дьячкова – доктор филологических наук, профессор, ректор Миссионерского института.
21.12.2021 |
|
| |
|
15.12.2021 |
|
|
15.12.2021 |
|
|
14.12.2021 |
|
| |
|
10.12.2021 |
|
|
26.11.2021 |
|
|
17.11.2021 |
|
| |
|
Архив новостей |
Богословское образование
