Н. А. Дьячкова
Концепт радость в православном дискурсе
Сие сказал я вам,
да радость Моя в вас пребудет
и радость ваша будет совершенна
Ин. 15, 11. Земная жизнь не представляет
ничего радостного,
ничего утешительного,
кроме надежды спасения
Игнатий (Брянчанинов).
Приношение современному
монашеству. Концепт радость, по мнению некоторых ученых, «остается плохо описанным в русской и мировой культуре» [1]. Это замечание представляется нам справедливым, хотя и нельзя сказать, что концепт радость, а также репрезентирующие его слова не привлекали внимания исследователей. Данный концепт и соответствующие лексемы рассматривались многими учеными и притом в разных аспектах. Нас же интересует вопрос о лингво-богословской составляющей концепта радость, поскольку именно она не нашла, на наш взгляд, должного освещения, между тем радость – это одно из ключевых понятий Православия. В одном только 50-ом Псалме, по своему содержанию покаянном, начинающемся со слов «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей…» лексема радость и ее дериваты употребляются четырежды. Очевидно, что в современных лексикографических и культурологических описаниях православно-христианский дискурс почти не учитывается. Например, в «Новом объяснительном словаре синонимов» глагол радоваться рассматривается в ряду с ликовать, торжествовать. В словарной статье представлена развернутая сопоставительная характеристика данных слов - имен соответствующих концептов, однако здесь нет никакой информации о духовной составляющей этих чувств [2], хотя очевидно (и в некоторых работах на это указывается), что чувство радости «тяготеет к сфере высокого, духовного, небесного» [3].
Употребление имен абстрактных понятий – таких как радость, веселье, любовь и др. имеет богатую традицию употребления именно в христианской литературе. И если одна из задач концептуального анализа выявление «культурной памяти» (выражение Е. С. Яковлевой) [4], которая хранится в семантике слова, то необходимо обращение не только к художественной литературе, светским текстам, но и к сочинениям религиозных философов, богословов, проповедников. Обращение к христианскому дискурсу необходимо для того, чтобы реконструированный концепт был объективным.
Концепт радость рассматривался учеными в основном применительно к поэтической картине мира - общеязыковой или индивидуально-авторской. Так, А. Б. Пеньковский показал, что в русской поэтической картине мира в образе радости сопрягаются языческие и христианские представления. По мнению ученого, в русском языке представление о радости сформировалось «под влиянием великой христианской идеи Радости и с участием мощных токов европейской культурной традиции. В русской поэтической картине мира, - пишет автор, - сложился и достроился мифологический образ радости». Согласно этому мифологическому представлению, радость – «прекрасное женственное существо, живущее на грани двух миров, земного и небесного, с лицом неземной красоты, с глазами-очами, излучающими небесный свет, с несущим тепло «легким дыханием», с добрыми теплыми руками, с легкими ногами-стопами, на которых радость приходит и уходит, и с легкими, но мощными крыльями-крылами, на которых она улетает и прилетает, окрыляя человека и одаряя его способностью лететь на крыльях радости. Легкий и мягкий свет, который может усиливаться до степени ослепительного сияния восторга, и мягкое живительное тепло, способное превращаться в очистительный огонь, - две основные эманации Радости и одновременно две стихии, которые образуют двуединую […] субстанцию Радости в двух ее взаимосвязанных ипостасях: радости души и радости сердца. Первая одухотворяет и освящает человеческое, поднимая его к горнему свету. Вторая вочеловечивает небесное, принимаемое и постигаемое умным сердцем» [5]. Безусловно, это впечатляющий поэтический образ радости! Однако - именно мифологический, языческий. В православном дискурсе, в частности в аскетических произведениях, христианский образ радости таким быть не может. Тот, кто знаком с сочинениями святых отцов Церкви, православных подвижников благочестия, современных богословов, знает, что христианское представление о радости не может быть сопряжено с образом женщины, да еще и «прекрасной, с легкими стопами, с крыльями-крылами» и т.п.
Как было сказано выше, концепт радость рассматривался и применительно к индивидуально-авторским поэтическим картинам мира. Например, В. А. Маслова исследовала лирические тексты М. И. Цветаевой. В них зафиксированы понимание радости как: 1) внутреннего состояния человека (радостное настроение) и 2) состояния, перенесенного на материальный мир (радостный день), что в целом совпадает с узусом, на который указывает, в частности, Ю. С. Степанов. Он пишет, что в языке «прилагательное радостный имеет два разных значения. Одно представлено в словосочетаниях радостное настроение, радостное чувство, а другое – в словосочетаниях радостный день, радостное событие, радостный повод для чего-либо» [6]. В. А. Маслова отмечает, что в лирике Цветаевой отразилось «христианское представление о радости: радость – это источник жизни и вдохновения» (Мне, чтобы жить, надо радоваться) [7]. У Цветаевой сочетаются два представления о радости: мирское (радоваться луже) и религиозное (за гробом радость велика) [8].
Последнее совсем не удивительно, поскольку в индивидуально-авторской картине мира поэта, носителя православного мировоззрения, отразилось общехристианское представление о радости, которая ждет праведников после смерти. Об этом писал, например, преподобный Симеон Новый Богослов: «Тот же, кто увидел и познал Бога, и чрез это не позволяет себе легкомысленно и бесстрашно вдаваться в грех и тем показывает, что он не только боится, но и любит Бога, такой человек перейдет в другую жизнь с надеждою и чаянием воскресения мертвых, воскреснет к радости неизглаголанной, для которой одной и рождаются, и умирают люди» (преп. Симеон Новый Богослов. Слово четвертое, рус. перевод) [9].
Концепт радость рассматривался и в художественной картине мира, созданной Ф. М. Достоевским. По данным исследователей, в произведениях Достоевского лексема радость «выступает в довольно неожиданных кластерах, например: радость обиды; онемела от радостного изумления («Преступление и наказание»), к величайшему моему недоумению и радостному смущению; радостное изумление («Неточка Незванова»), радостный испуг («Дядюшкин сон»). «Видно, - иронически замечают авторы статьи, - что необычные комбинации доставляют радость великому писателю» [10].
Однако в таких сочетаниях нет ничего необычного. Для Достоевского как выразителя христианской идеи сочетания типа радость обиды, радостный испуг, радостное изумление не являются странными. Это вполне обычные для христианского дискурса сочетания. Согласно православному учению, земные скорби сулят человеку радости небесные, поэтому земных обид и унижений не стоит бояться. Радость обиды – это чувство, которое хорошо знакомо ревностным христианам, подвижникам, которые умеют принять обиду не только со смирением, но и с радостью. Известный русский старец XX века, протоиерей Николай (Гурьянов) наставлял своих духовных чад: «Радуйтесь и веселитесь, когда кто обидит-то. Имя знаете, помолитесь за него: «Господи, прости, какой счастливый, что все-таки ты благословил радоваться!» (Воспоминания о старце Николае (Гурьянове)) [11]. Обижаться – грех, тот, кого обидели, должен радоваться и молиться за обидчика. Радость обиды – это то, о чем прямо сказано в девятой заповеди блаженства: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, потому что велика ваша награда на небесах» (Мф. 5, 11, 12).
Что касается радостного испуга / изумления / смущения, – то это известный евангельский образ: именно так описывают евангелисты чувства жен-мироносиц и апостолов, узнавших о воскресении Христа. Испуг и радость; радость и смущение; изумление и страх, смешанные с радостью великой – все эти слова в том или ином сочетании употребляют евангелисты. См., например, у Матфея: «выйдя поспешно из гроба, они со страхом и радостию великою побежали возвестить ученикам Его» о воскресении Господа (Мф. 28, 8).
Ревностный христианин может испытывать радость и страх одновременно. Вот как описаны эти чувства в «Житии Сергия Радонежского»: Нужно ли говорить, с каким сердечным умилением впервые приносил преподобный Сергий бескровную жертву собственными руками? Он весь исполнен был благоговейного страха и весь сиял неземною радостию (Никон (Рождественский). Житие и подвиги преподобного Сергия Радонежского) [12].
Заметим, что в православно-христианском дискурсе часто встречаются не только такие, казалось бы, необычные для мирского контекста сочетания, как радость обиды, радостный испуг, радость и страх, но и такие, например, как радость разлуки, радость разлучения. См. фрагмент из проповеди Антония Сурожского, которая называется «Радость разлуки»: Радость нам оставил Господь, радость Он нам завещал, и сегодня мы празднуем праздник таинственной радости, - радости разлучения […] есть радость и в разлуке. Вспомните слова Спасителя на Тайной вечери. Говоря о том, что Ему надлежит умереть, и воскреснуть, и уйти от своих учеников, Он увидел, что они стали скорбны, и сказал им: Если бы вы Меня действительно любили, вы радовались бы, что Я иду к Отцу … (Антоний Сурожский) [13].
Таким образом, сочетания типа радость обиды, радость разлуки, кажущиеся некоторым читателям необычными, в православно-христианском дискурсе вполне обычны – они являются интертекстуальными вкраплениями, отсылающими к тексту Священного Писания.
В сочинениях Святых Отцов Церкви встречается слово радостотворный (обычно в словосочетании радостотворный плач) и словосочетание радостная печаль – также как будто необычные. Одно из сочинений преподобного Иоанна Лествичника называется «Радостотворный плач», в котором, он, в частности, пишет: «С усилием держи блаженную радостную печаль святого умиления, и не переставай упражняться в сем делании, пока оно не поставит тебя выше всего земного и не представит чистым Христу». (И. Лествичник. Лествица, рус. перевод) [14]. Радостотворный плач, если исходить из внутренней формы прилагательного, означает «плач, творящий радость», т. е. плач сокрушения о своих грехах и о любви к Богу. Радостотворный плач рождается от действия Божьей благодати и «творит» духовную радость.
Хорошо природу такого плача, изъясняет преп. Симеон Новый Богослов. См.: Чем больше кто-либо нисходит в глубину смирения и презирает самого себя как недостойного спасения, тем в большей степени он плачет и дает свободу потокам слез; по мере их пробуждается в сердце духовная радость, а вместе с ней изливается и возрастает надежда, которая укрепляет абсолютную уверенность в спасении (Симеон Новый Богослов, Никита Стифат. Аскетические произведения) [15]. Радостная печаль, плач, творящий радость - это не оксюмороны, а своего рода термины, вполне обычные для православно-христианского дискурса. Ср. также: …да возвеселится сердце мое боятися имени Твоего (Псалом 85).
Концепт радость рассматривался лингвистами также в сопоставлении с концептом удовольствие. Было установлено, что в современном русском языке понятие радость противопоставляется понятию удовольствие по признакам ‘духовное’ – ‘телесное’. Радость – это чувство, живущее в душе человека. Удовольствие воспринимается в первую очередь как «радость тела» [16]. К сожалению, современные словари не учитывают этого существенного различия и толкуют данные слова одно через другое. Ср.: радость – «чувство удовольствия, ощущение большого душевного удовлетворения»; удовольствие – «чувство радости, довольства от приятных ощущений, переживаний» [17].
Концепт радость рассматривался, наконец, и в диахроническом аспекте. [18]. При рассмотрении концепта радость в православно-христианском дискурсе мы учитываем этимолого-исторические данные.
Русские письменные памятники ХI–ХVII вв. свидетельствуют о том, что различение двух представлений о радости (земной, телесной, с одной стороны, и духовной, небесной, - с другой) сложилось в языке относительно поздно. Ученые отмечают, что «лексема радость, вплоть до Нового времени продолжая быть именем того, что чувственно открывается человеку в земном, с известного момента становится также обозначением умопостигаемой эмоции, внутреннего переживания, приписываемого индивидууму» [19]. Именно это, второе обозначение (не телесная, не чувственная, а умопостигаемая эмоция, внутреннее переживание) является концептуальным признаком, который актуализируется в православно-христианском дискурсе. Например: Возрадуемся о Воскресении Господнем, и не будем бояться. Свет Христов, который так торжествующе, так ослепительно озарял нас в пасхальную ночь, теперь превратился в тот тихий свет, о котором мы поем на всенощной: Свете тихий святыя славы Небесного Отца (Антоний Сурожский).
Определения к слову радость, которые встречаются в православном дискурсе, дают представление о природе христианской радости. Она здесь всегда небесная, неземная, духовная, несказанная, благодарная Господу, пасхальная, вечная, дивная…
Примеры: Небесная радость наполнила сердце смиренного Сергия; он пожелал разделить свою духовную радость с кем-нибудь из присных учеников своих (Житие…); Старец всегда был исполнен благодарной радости Господу, поэтому и в немощи находил возможность ласковой шутки, веселости (Воспоминания…); Осознаем же теперь, что нам дает Господь в этой дивной радости церковной любви, осознаем, как велико призвание человека, которое только мы, верующие, можем знать до конца, до самых глубин, возрастем в меру роста Христова! (Антоний Сурожский).
В православном дискурсе радость – это эмоция, имеющая неземную, духовную природу, причем такая, источник которой всегда известен. Ю. С. Степанов пишет: «Внутренняя форма концепта «Радость», по данным этимологии, в русском языке такова: «ощущение внутреннего комфорта, удовольствия бытия, возникшее в ответ на осознание (или просто ощущение) гармонии меня со средой, «заботы» кого-то обо мне (это причина; причина здесь может быть и «неведомой»), и сопровождающееся моей готовностью проявить такую же заботу в отношении к другому (это - мотив, цель); как и причина, цель и ее объект – «другой, другое» могут быть также неведомыми, лингвист сказал бы «референтно неопределенными», - «другое» здесь, по отношению к которому я проявляю готовность, - это сама жизнь» [20].
Источником того, что ученый называет «гармонией со средой», «ощущением заботы кого-то обо мне» является для христианина Господь, который есть любовь, потому что все от Него и Его любви. Например: Блажен тот, кто познал, что ничего у него нет; даже то, что кажется его собственностью, – не его. Жизнь, тело, ум, сердце и все, чем богата наша жизнь, – все это от Бога. И если почувствовать совершенную нашу нищету, почувствовать, что ничего у нас нет, тогда вдруг хлынет в сердце такая несказанная радость: хотя нет этого у меня, хотя оно не мое, но – Господь дает! (Антоний Сурожский).
Этимологическое значение концепта радость, о котором сказано выше, в полной мере выявляет православный контекст. См.: Особенно яркой, характерной чертой его [старца] внутреннего устроения на фоне подавляющего уныния наших дней является «веселие вечное», - сияющая, радостная благодарность Господу: «Слава Богу за все!» (Воспоминания…). Как видно из примера, источником радости является Господь.
«Неведомой» - причина радости может быть только в мирском, светском дискурсе. Ср. примеры, приводимые А. Б. Пеньковским: Я вдруг почувствовал беспричинную радость жизни (Л. Толстой); Без всякой причины в груди ее шевельнулась радость (Чехов) [21]. Основываясь на подобных примерах, ученый делает вывод о том, что в языковой картине мира современного русского языка радость может быть и беспричинной, «ни от чего» [22]. Однако, как уже было сказано, это примеры из мирского дискурса, и они не могут свидетельствовать о концептуализации данной эмоции в языке в целом.
В «культурной памяти» слова радость и его производных есть представление не только о причине этого чувства, но и о его цели. Косвенным свидетельством этому являются опять-таки этимологические данные. В русском языке есть целевой предлог ради (Христа ради, ради детей), восходящий к древнерусской форме косвенного падежа c локативным значением имени рад [23]. Христианский дискурс сохраняет эту «память». См.: Это [первоначальное познание Бога, предпочтение духовного всему остальному] есть всего лишь – лично испытанный и сердцем узнанный край Ризы Божией или благодарно и радостно принятый дар Его Благодати (И. Ильин. Аксиомы религиозного опыта) [24]. В этом примере речь идет о том, что радость Его Благодати является целью, ради которой человек предпочитает духовное всему остальному.
Объекты любви в христианском дискурсе, казалось бы разнообразные.
Православные радуются:
- о Господе Боге, о благости и милости Его к ним, о надежде вечнаго живота, о Воскресении Господнем, о вознесении Господнем. Например: Тогда преподобный поведал ему все, что сам видел и слышал [о небесном знамении], и оба они, по слову Псалмопевца, возрадовались о Господе с трепетом (Житие…); Господь вознесся человеческой плотью Своей. И не только мы можем радоваться об этом, но радуется вся тварь (Антоний Сурожский);
- процветанию обители, Божиим излучениям. Например: Преподобный Сергий гостил у своего друга несколько дней, он обходил с ним пустыню и радовался процветанию его обители (Житие…); Человек должен воспринимать излучения Божии, узнавать их, радоваться им, искать их, пребывать в них (Ильин. Аксиомы…);
- от духовного опыта, духовного состояния. Например: Вслед за тем он [религиозно-ищущий человек] должен совершить приятие духовности и духа – сердцем: предпочесть духовное, испытать от него радость, полюбить его и обратиться к нему с тем, чтобы служить ему, беречь и умножать его (Ильин. Аксиомы…);
- оттого, что есть на свете духоносные старцы. Например: Образ настоящего духоносного батюшки так меня поразил, что на следующий день в пять часов утра мы с Николаем отплыли на остров. На сердце было необычайно радостно, душа чувствовала особую бодрость, легкость, покой (Воспоминания…);
Они радуются тому, что
-… сын [их] будет избранным сосудом Духа Божия и служителем Святой Троицы (Житие…);
- … Бог благословил [их] таким детищем: Он предызбрал [их] сына еще прежде его рождения (Там же);
-… можно в будущем послужить украшению храмов (Воспоминания…);
-… [можно петь в храме и значит быть] с Господом! (Там же);
- ... Бог через воплощение породнился с нами (Антоний Сурожский) и т.д.
Понятно, однако, что разнообразие это кажущееся, и «объект», вызывающий чувство радости, ее источник во всех случаях, по сути дела, один и тот же - Бог. Интересно в этом смысле сравнить описываемый источник радости с «объектами радости» в мирском дискурсе, который хорошо отражают речения из Словаря сочетаемости: радоваться сыну, дочери, Анне…письму, встрече, свиданию, удаче, успеху, весне, теплу, солнцу… ; за брата, за сына, за Анну, за класс… [25]. Аналогичные примеры приведены в «Новом объяснительном словаре синонимов». См.: радоваться победе в изнурительной войне, новому костюму, спасению детей, хорошей погоде; тому, чего долго ждали, случайному подарку судьбы, завершению своей работы, успехам другого человека. Радоваться можно без всякой конкретной или видимой причины – от ощущения физического здоровья, полноты жизни [26].
Светские тексты отражают также и тот факт, что источником радости может быть зло. См.: - Товарищ Сталин, мы можем взять его через час, - с радостной готовностью отозвался Берия (Искандер); Только теперь я понял великую радость войны, это древнее первичное наслаждение убивать людей - умных, хитрых, лукавых, неизмеримо более интересных, чем самые хищные звери (Андреев); Тут, может быть, примешивается и некоторая радость мести,- и им, господам нашего сегодня, и моей ненужной науке, моим лишним знаниям, моему напрасному уму (Осоргин); - Ну, взялись, - негромко, с ехидной радостью сказал Владимир Семеныч своей новой подруге (Шукшин).
Представления о так называемых мирских радостях отражаются в православном дискурсе, однако они подчеркнуто противопоставляются радостям духовным. Например: Видишь, в чем должна проводиться на земле жизнь христианина! Увидишь это, читая Евангелие Христово. Имеется здесь и для христианина веселие, но духовное. Они радуются не о злате, сребре, пище, питии, чести и славе, но о Бозе своем, о благости и милости Его к ним, о надежде вечнаго живота (Игнатий (Брянчанинов). Приношение современному монашеству) [27]; …всякий человек, рожденный в мире сем, тем паче христианин, пусть не думает, будто родился для того, чтобы наслаждаться сем миром и вкушать его радости, потому что если б этот был конец и эта цель его рождения, то он не умирал бы (Симеон Новый Богослов).
Таким образом, можно сказать, что в православно-христианском дискурсе Бог является одновременно и причиной радости, и ее целью, и ее объектом. Следуя логике рассуждений Ю. С. Степанова, можно заключить: причина, цель и объект христианской радости являются «референтно определенными». Еще одним подтверждением этому является приводимый ниже пример. См.: Воспринимая благодатный свет, духовный человек ищет его источник, чтобы поклониться ему. Еще не зная Его […], он несет Ему радость и благодарность, призывая Его к усилению и умножению Его лучей (Ильин. Аксиомы…).
Важным «параметром» христианской радости является также ее деятельный характер. Рассуждая об этом, мы вновь обращаемся к истории языка. По данным этимологии, первичное значение старославянского и русского рад – это «готовый к благодеянию – его совершению или восприятию» [28]. Современный русский язык сохраняет это значение. Ср.: Я рад Вам помочь – субъект приводит в определенное состояние объект. Я рад Вашему приходу – субъект приведен в данное состояние приходом объекта. [29]. Ср. также: Я радуюсь / мне радостно, что я могу вам помочь; я радуюсь / мне радостно оттого, что вы пришли.
Мало сказать, что православный дискурс сохраняет эту «культурную память», но именно «готовность к совершению или восприятию благодеяния» является одним из основных признаков концепта радость в православном дискурсе. См.: Чтобы вести достойную жизнь, полную духовного смысла и творчества, человек должен воспринимать излучения Божии, узнавать их, радоваться им, искать их, пребывать в них; и потому он должен приобрести необходимый для этого духовный опыт (Ильин. Аксиомы…); Радостно вступает в свой подвиг отшельник пустынный: никто не понуждал его к тому, горячая ревность к подвижничеству увлекала его в пустыню. Все скорби и лишения – для него вожделенны (Житие…). Человек может испытывать радость уже от одного только религиозного созерцания мира, готовности воспринять религиозный опыт. См.: Человек, умеющий трепетно и благоговейно предстоять, сумевший утвердить свое духовное достоинство через жажду священного и познавший радость верного ранга [30], уже научился чувству ответственности и вступил в сферу религиозного опыта, совершенно независимо от того, принял ли он какой-либо догмат или остался с протянутой и пустой рукой (Ильин. Аксиомы… ).
Радость – это не только чувство, но и поведенческая реакция. Об этом пишет Е. В. Рахилина: «В наивной картине мира чувства находятся внутри человека, причем главным сосудом для человеческих чувств является душа» [31]. Именно поэтому в русском языке невозможна метафора глубокая радость, поскольку глубокая - «это метафора дистантного расположения. Она возможна только с именами чувств, не переходящими в поведение. Поведенческие реакции не шкалируются, поэтому к ним не применимы ни метафорическое глубокий, ни метафорическое высокий» [32]. В православном дискурсе радость – это чувство, переходящее в поведение. См.: После беседы с ним [старцем] я вышел из его дома совершенно другим человеком. Словно гора спала с плеч. Какая радость! Жизнь стала казаться совершенно иной, появилась твердая уверенность в будущем (Воспоминания…); Мы сошли с катера и пошли в сторожку церкви. Вдоль улицы навстречу нам очень бодро шел батюшка Николай. Отец Николай был необыкновенно радостный, деятельный (Воспоминания…).
Для исследования концепта, его объективной реконструкции необходимо изучение текстового окружения его лексических репрезентантов. Л. Г. Бабенко пишет: «…исследование концепта в тексте предполагает учитывать наряду с парадигматическими преимущественно синтагматические связи слов» [33]. Синтагматические связи слов-имен концепта радость (радость, рад, радоваться, радостный, возрадоваться) в православно-христианском дискурсе со всей очевидностью обнаруживают богословскую компоненту. Современные толковые словари не учитывают православный дискурс, поэтому дефиниции слов-имен отвлеченных понятий типа радость, любовь и др. оказываются обедненными. По этой же причине невозможна объективная реконструкция одноименных концептов. Характерны в этом смысле замечания Ю. С. Степанова, которыми он предваряет статью «Радость» в книге «Константы…».
«Что может быть более естественным, - пишет ученый, - как не описать - после длинного ряда концептов, следующих выше, и концепт «Радость»? Но, к удивлению для меня самого, в моих подготовительных, долгое время собираемых материалах не оказалось на этот счет почти ничего (не есть ли это – «значимое отсутствие»?)» [34]. В этом высказывании ученого есть риторический вопрос, оформленный как вставная конструкция, а значит имеющий статус необязательного попутного замечания. Однако именно это замечание и представляется существенным. Рискнем предположить, что отсутствие полного описания концепта радость в современном русском языке является, действительно, значимым и имеет свое объяснение. По-видимому, радость будет оставаться «неуловимой материей» [35] до тех пор, пока исследователи не обратятся к христианскому дискурсу, потому что эта эмоция имеет не только душевно-телесную природу, но и духовную.
Слова-имена данного концепта (радость, радостный, радостно, радоваться и др.) – это, по сути, слова-термины, которые именуют одно из ключевых переживаний православного христианина. В христианской картине мира радость имеет божественную природу, ибо это Господь нам завещал радость. [36] В основе данного чувства лежит любовь к Богу и благодарность Ему за жизнь. В этом смысле можно говорить о том, что православно-христианский дискурс сохраняет и актуализирует это исконное значение слова радость. В. В. Колесов пишет, что «в древнерусских текстах радость представлена как благодать, исходящая от Бога […], такая благодать дает здоровье и силу, а это и есть счастье» [37].
Получается, что не радоваться о Господе, то есть унывать, - значит грешить. Литература
1. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001. С. 419.
2. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второе издание, исправленное и дополненное. / Под общей ред. Ю. Д. Апресяна. М., 2004. С. 912 – 915.
3. Шимчук Э. Г. Концепт радость в русском языке (диахронический аспект) // aos@philol.msu.ru
4. Яковлева Е. С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания. 1998, № 3.
5. Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ языка: Культурные концепты. М., 1991. С. 379.
6. Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 422.
7. Маслова В. А. Эмоциональные концепты счастье, радость // Она же. Когнитивная лингвистика. Минск, 2004. С. 232.
8. Маслова В. А. Указ. соч. С. 233 – 34.
9. Симеон Новый Богослов, преп. Творения в 3-х тт. М., 1993. Далее: (Симеон Новый Богослов).
10. Демьянков В. З. , Воронин Л. В., Сергеева Д. В., Сергеев А. И. Кластерность: «радость» в русском и английском (Ф. М. Достоевский и Ч. Диккенс) // Демьянков В. З. , Воронин Л. В., Сергеева Д. В., Сергеев А. И. Лингвопсихология как раздел когнитивной лингвистики, или: Где эмоция – там и когниция. // www.infolex.ru/Lingps.html
11. Воспоминания о старце протоиерее Николае (Гурьянове) / Сост. Г. П. Чинякова. М., 2003. Далее: (Воспоминания…).
12. Никон (Рождественский), архиеп. Житие и подвиги преподобного Сергия Радонежского. М., 1994. Далее: (Житие…).
13. Сурожский Антоний, митрп. Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России. Клин, 2003.
14. Лествичник Иоанн, преп. Лествица, возводящая на небо. М., 2004.
15. Симеон Новый Богослов, преп., Никита Стифат, преп. Аскетические произведения. Клин, 2001.
16. Пеньковский А. Б. Указ. соч. С. 375 – 383.
17. Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. С. 1058, с. 1375.
18. Степанов Ю. С. Указ. соч., Шимчук Э. Г. Указ. соч.
19. Шимчук Э. Г. Указ. соч.
20. Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 428
21. Пеньковский А. Б. Указ. соч. С. 376.
22. Там же.
23. Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 420.
24. Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта. М., 2004. Далее: (Ильин. Аксиомы…).
25. Словарь сочетаемости слов русского языка. М., 2005.
С. 550.
26. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второе издание, исправленное и дополненное. / Под общей ред. Ю. Д. Апресяна. М., 2004. С. 26.
27. Игнатий (Брянчанинов), свят. Приношение современному монашеству. М., 1993.
28. Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 425; Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики. М., 2001. С. 25.
29. Там же. С. 426 – 427.
30. «Безранговым» созерцанием мира И. Ильин называет созерцание безрелигиозное.
31. Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М., 2001. С. 150.
32. Там же.
33. Бабенко Л. Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа: Учебник для вузов. – М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2004. С. 107.
34. Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 419.
35. «Неуловимая материя» - выражение Г. Честертона. Цит. по: Там же.
36. Название проповеди Антония Сурожского. См.: Сурожский Антоний. Указ. соч. С. 15.
37. Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. В 5 кн. Кн. 3: Бытие и быт. СПб., 2004. С. 239.
21.12.2021 |
|
| |
|
15.12.2021 |
|
|
15.12.2021 |
|
|
14.12.2021 |
|
| |
|
10.12.2021 |
|
|
26.11.2021 |
|
|
17.11.2021 |
|
| |
|
Архив новостей |
Богословское образование
